по деревянным белым половицам,
натруженным водою и песком;
над теплым лепетала пирогом,
там яблоками пахло и корицей.
Кувшин стоял с холодным молоком,
как день осенний и в дверной проем
я, просыпаясь, слышал: если пела,
то на плите шкворчало и кипело,-
так дом стоял, и хлопотало в нем
морское утро занавеской белой.
Там в сумерки прохладною волной
ее волос, морской белее соли,
меня, как морем, скрыло с головой
и я в бреду смотрел, как надо мной
луна плыла, как будто, против воли.
Сквозь толщу бирюзовую воды,
ее соленых, сумрачных объятий,
из темноты ни боли, ни беды
мне не припомнить – только это платье.
Родное невесомое пятно,
лицо твое в туманном лунном свете, -
последнее, что вспомню я на свете…
А после будет тихо и темно.